Стрельба в невидимку - Страница 33

Оказалось, расписание изменили. Первая пара должна проходить в большой аудитории сразу для нескольких групп. Они расселись, когда открылась дверь, вошел преподаватель, а с ним милиционер…

Выключил кто-то свет или еще что-то случилось – Леший не понял. Помнил только, что снова была вспышка в мозгу, словно в голове зажглась дуга электросварки. И только через какое-то мгновение дошел до него голос преподавателя. Их специально собрали вместе в этой аудитории. Милиционер будет читать правовую лекцию о наркомании и об ответственности за распространение наркотиков.

Эти две пары Леший отсидел с трудом. После встречи с милиционером опять подступила истерика. Кричать хотелось. Чтобы жилы при этом на шее лопнули, как перетянутые струны. В страхе кричать. Но страх этот был не от того, что он сделал, а от того, что он боялся последствий. И даже не ответственности, а просто позора.

А потом убежал. Не ушел с занятий, а именно убежал. Точно так же, как убегал вчера. В страхе…

Но теперь он пошел не домой. Он пошел туда, к ее дому, в надежде хоть что-нибудь услышать, хоть что-нибудь узнать про вечерний случай в подъезде.

Вот он дом, вот он подъезд… Страшно… Вдруг кто-то видел его вчера из окна. Или сама девушка жива и видит его сейчас. Он же даже не знает, в какой квартире она живет или жила. Не знает, где ее окна.

Но еще страшнее ничего не знать…

Три пожилые женщины у подъезда. Леший неторопливо, чуть не прогулочным шагом прошел мимо. Женщины тихо шептались. Так тихо, что он прочел в их шепоте страх, чуть ли не ужас. И свои шаги ускорил.

Он долго еще будет бояться. Ему будет очень хотеться кому-нибудь рассказать об этом. Но рассказать некому. Никто не хочет его слушать. И рассказывать нельзя.

…И только через несколько месяцев, когда постепенно страх уляжется и уйдет совсем, он однажды вспомнит горячие и мягкие губы девушки. И снова ему захочется этого ощущения. Он будет со сладострастием вспоминать короткие мгновения, вспоминать и страдать…

3

– Любезный, а вы не слишком много запрашиваете? – Александр Матвеевич сделал ударение на слове «слишком». Он умело пользовался своей способностью переходить от мягкой беседы к жесткой постановке вопроса. И голос его справлялся с интонациями, позволяющими в одной фразе первое слово произносить так, что слабонервному человеку хочется улыбаться, а второе – что хочется сразу после смеха плакать навзрыд.

– Вот полная калькуляция. – Снегирев, редактор одной из областных газет, пододвинул к Хозяинову листок с колонками статей расхода и цифр предполагаемых затрат. Снегирев человек не слабонервный, как и большинство больших, бородатых и пузатых мужиков. Он, надо думать, обошел уже не один десяток претендентов на депутатское кресло и волю в борьбе с ними натренировал. – Мы же тоже не можем работать бесплатно, даже имея какие-то свои политические убеждения.

Фраза о политических убеждениях раздосадовала, как невозможно пересоленный суп голодного. Александр Матвеевич предполагал, что политические убеждения существуют сейчас только у стариков и старух, выросших в период построения светлого будущего. Но и существуют исключительно потому, что плохо сейчас государство о стариках заботится, а сами они о себе заботиться не научились. Некогда было – светлое будущее строили. Остальные же делают только свои дела, политическими лозунгами прикрываясь. Как этот редактор, как сам Александр Матвеевич. И это естественный порядок вещей, которым начала жить вся страна. Иначе сейчас не проживешь сам и детям своим не дашь возможность жить в будущем достаточно прилично.

В принципе сто тысяч рублей за стотысячный тираж газеты – это не так и много. Чуть-чуть больше обычной нормы. Но нынешняя норма не обычная – норма предвыборная. А выборы деньги пожирают пачками, не разрывая банковской упаковки. Зубов для разрывания этих упаковок не напасешься. Если сказать кому-то, скажем, в Москве, что газета обходится всего в сто тысяч, там не поверят. В Москве цены на порядок выше. Но для провинции это большие деньги.

– Мы будем делать четыре номера газеты. Это уже, прошу вас учесть, опт. Понимаете это? Оптовые цены должны быть ниже. К тому же я плачу «черным налом». За эти деньги никто с вас не спросит, и ни одна налоговая полиция о них не узнает. – Хозяинов не зря работал когда-то официантом. Счет деньгам он знал.

– Ну, хорошо, – согласился Снегирев и вздохнул колоритно, так, что живот его колыхнулся. – По девяносто тысяч за номер. Это минимальная цена. Меньше я никак не могу. Если я буду платить «налом» в типографию, то мне придется добавлять пять процентов с продаж. Вы же знаете закон… Здесь я только проигрываю.

– Договорились, – вздохнул Хозяинов. Он понимал, что цена в самом деле почти нормальная для периода выборов, но хотелось выторговать еще хоть сколько-то. Конечно, когда в городе выпускается достаточно большое количество газет, найти издание и сторговаться к обоюдной выгоде не так и трудно. Но ему нужна именно эта газета – одна-единственная. С ее репутацией и, того более, с отдельными членами коллектива, имеющими в городе устоявшийся авторитет. Так было продумано и высчитано.

Редактор опять вздохнул. Но облегченно. Ему даже улыбнуться захотелось, и он улыбнулся, но, чтобы не выдать свое состояние, рот скривил, демонстративно показывая, что улыбка горькая. Еще десять минут назад Снегирев готов был согласиться выпускать газету и за пятьдесят тысяч, и даже дешевле, чтобы только-только хватило окупить затраты и хоть минимум выплатить сотрудникам. А все оказалось так просто. Вовремя он почувствовал, что заказчика интересует не столько газета, сколько мнение горожан о ней. Весьма уже устоявшееся мнение, которое кого-то может раздражать, кого-то приводить в восторг, кого-то заставлять бежать в суд для «защиты достоинства», но факт остается фактом – ни одного суда газета не проиграла. И это тоже важно для Хозяинова.